– Я так и думал. Но мне хотелось кое-что разузнать о покойной леди Хескет-Дюбуа.

– Пожалуй, я смогу рассказать вам больше, чем сторож. Она была моей крестной.

– Правда? Вот удача! А куда бы нам пойти поесть? Тут неподалеку есть маленький ресторанчик. Скромное заведение, но кормят хорошо. Рекомендую бесподобный суп из моллюсков.

Мы выбрали столик, уселись, бледный паренек в брюках-клеш принес дымящуюся супницу.

– Восхитительно! – сказал я, отведав фирменного блюда. – Ну а что вы хотели узнать насчет старушки? И кстати, зачем вам это понадобилось?

– Длинная история, – отвечал Корриган. – Скажите мне сперва, что она собой представляла?

Я стал вспоминать:

– Человек старого поколения. Викторианский тип. Вдова экс-губернатора какого-то неведомого островка. Была богата и любила жить с комфортом. На зиму уезжала за границу, в теплые края. Дом обставлен ужасно – безобразная викторианская мебель, вычурное викторианское серебро самого дурного вкуса. Детей у нее не было, но держала двух очень воспитанных пуделей и просто обожала их. Своенравная. Заядлая консерваторша. Добрая, но властная. Что еще вы хотите про нее знать?

– Да как вам сказать, – ответил Корриган. – Mог ее кто-нибудь шантажировать, как вы думаете?

– Шантажировать? – произнес я в изумлении. – Вот уж чего не могу себе представить. Почему вам это пришло в голову?

И тут я впервые услышал об обстоятельствах убийства отца Гормана.

Я положил ложку и спросил:

– А фамилии у вас с собой?

– Я их переписал. Вот они.

Я взял у него листок, который он достал из кармана, и стал его изучать.

– Паркинсон. Знаю двух Паркинсонов. Артур – служит на флоте. Еще Генри Паркинсон – чиновник в каком-то министерстве. Ормерод, есть один майор Ормерод. Сэндфорд – во времена моего детства у нас был пастор Сэндфорд. Хармондсуорт – нет, такого не знаю. Такертон... – Я помолчал. – Такертон... Случайно не Томазина Такертон?

Корриган взглянул на меня с любопытством:

– Не знаю, может быть. А кто она такая?

– Сейчас уже никто. Умерла около недели назад, было сообщение в газетах.

– Здесь, следовательно, ничего не узнаешь.

Я стал читать дальше:

– Шоу – знаю зубного врача по фамилии Шоу, затем Джером Шоу, судья... Делафонтейн – где-то я недавно слыхал это имя, а где, не припомню. Корриган. Это случайно не вы?

– От всего сердца надеюсь, что не я. У меня такое чувство, что попасть в этот список ничего хорошего не сулит.

– Все может быть. А что навело вас на мысль о шантаже?

– Такую мысль высказал инспектор Лежен. Казалось самым вероятным объяснением. Но есть и много других. Может, это список торговцев наркотиками, просто наркоманов или тайных агентов – словом, все, что угодно. Одно только несомненно – записка представляет для кого-то огромную ценность, раз пошли на убийство, чтобы ее заполучить.

– Вас увлекает полицейская сторона работы? – полюбопытствовал я.

Он отрицательно покачал головой:

– Нет. Меня занимает характер преступника. Происхождение, воспитание и в особенности деятельность желез внутренней секреции.

– А почему вы так заинтересовались на этот раз?

– Сам не знаю, – медленно проговорил Корриган. – Наверное, из-за того, что увидел здесь свою фамилию. Вперед, Корриганы! Один за всех.

– За всех? Значит, вы убеждены, что в списке жертвы, а не преступники? Но ведь может оказаться и наоборот.

– Вы правы. И конечно, непонятно, почему я так уверен. Возможно, просто внушил себе. А может, из-за отца Гормана. Я редко его видел, но он был чудесным человеком, все в приходе его любили и уважали. И я все время думаю: «Если этот список был для него так важен, значит, дело идет о жизни и смерти».

– Полиция не нашла никаких следов?

– Ну, это долгая волынка. Здесь проверь, там проверь. Проверяют, кто была женщина, которую он исповедовал в тот вечер.

– Кто же?

– В ней-то как раз нет ничего загадочного. Вдова. Мы было подумали, что ее муж имел какое-то отношение к скачкам, но оказалось, что нет. Она работала в небольшой фирме, которая собирает данные о спросе на разные продукты и изделия и пользуется весьма недурной репутацией. На службе о миссис Дэвис почти ничего не знают. Она приехала с севера Англии – из Ланкашира. Одно странно: у нее было очень мало вещей.

Я пожал плечами:

– Это нередко случается.

– Да, вы правы.

– Одним словом, вы решили принять участие в расследовании.

– Пытаюсь что-нибудь разузнать. Хескет-Дюбуа – имя необычное. Я думал, здесь что-то выплывет. Но из ваших слов ясно: ничего нового мне не узнать.

– Не наркоманка и не торговка наркотиками, – заверил я его. – И уж, конечно, не тайный агент. Была слишком добропорядочна, чтобы дать повод для шантажа. Не представляю себе, в какой список она вообще могла попасть. Драгоценности держала в банке. Значит, и объект для грабежа неподходящий.

– А кого еще из этой семьи вы знаете? Сыновья?

– Я уже говорил, детей не было. Племянник и племянница, но фамилия у них другая. Муж крестной был единственным ребенком.

Корриган недовольно заметил, что от меня мало проку. Он посмотрел на часы, сказал, что ему пора бежать, и мы расстались.

Я вернулся домой в задумчивости, работать опять не смог и вдруг, подчиняясь внезапному порыву, позвонил Дэвиду Ардингли.

– Дэвид? Это Марк. Помнишь, я тебя встретил с девушкой? Вьюнок. Как ее фамилия?

– Хочешь отбить у меня подружку? – Дэвид невероятно развеселился.

– У тебя их много, можешь одну уступить.

– Так у тебя же есть своя в тяжелом весе. Старик, я думал, у вас дела идут на лад.

«Идут на лад». Слова-то какие противные. Ни с того ни с сего у меня вдруг челюсти свело от скуки... Но Дэвид попал в точку: в глубине души я знал, что в один прекрасный день мы с Гермией поженимся. Передо мной вдруг встало наше будущее. Ходим по театрам на интересные спектакли. Рассуждаем об искусстве, о музыке. Без сомнения, Гермия – достойная подруга жизни. «Да, но не больно-то с ней весело», – зашептал мне в ухо какой-то злорадный бесенок. И я устыдился своих мыслей.

– Ты что, заснул? – спросил Дэвид.

– Вовсе нет. По правде говоря, Вьюнок – презабавное дитя.

– Верно подмечено. Но только в небольших дозах. Ее зовут Памела Стирлинг, и она служит продавщицей в одном из самых шикарных цветочных магазинов в Мэйфере [19] . Три сухих прутика, тюльпан с вывернутыми лепестками и лавровый листок, цена – три гинеи, ты эти букеты знаешь. – Он назвал адрес магазина. – Пригласи ее куда-нибудь, и желаю вам повеселиться. Отдохнешь. Эта девица не знает решительно ничего, в голове у нее полная пустота. Что ни скажешь, она всему верит. Кстати, она девушка порядочная, так что оставь напрасные надежды, – добавил он весело и положил трубку.

4

Меня чуть не свалил с ног одуряющий запах гардений, когда я с некоторым трепетом переступил порог цветочного магазина. Несколько продавщиц в узких бледно-зеленых платьицах и с виду точно такие, как Вьюнок, смутили меня. Наконец я узнал ее. Она старательно выводила адрес на карточке, явно испытывая при этом немалые трудности с орфографией. Еще больших трудов ей стоило подсчитать сдачу с пяти фунтов.

– Мы с вами недавно познакомились – вы были с Дэвидом Ардингли, – напомнил я.

– Как же, как же, – любезно отозвалась Вьюнок, глядя куда-то поверх моей головы.

– Я хотел кое-что у вас спросить. – Сказав это, я почувствовал угрызения совести. – Но, может быть, сначала вы подберете для меня цветы?

Словно автомат, у которого нажали нужную кнопку, Вьюнок сообщила:

– Мы получили сегодня дивные свежие розы.

– Вот эти, желтые? – Розы в превеликом множестве были повсюду. – Сколько они стоят?

– Совсе-е-ем, совсе-е-ем дешево, – проворковала она сладким голоском. – Всего пять шиллингов штука.

Я судорожно сглотнул и сказал, что беру шесть роз.

вернуться

19

Мэйфер – аристократический район Лондона.